Лето на колёсах [Повести] - Владимир Разумневич

Распорядитель взмахнул полосатым флажком. Тачанки сорвались с места.

Сенька держался за вожжи, а Вася погонял Буланого хлыстом. Лошадь и сама понимала, что надо спешить. Она покусывала удила, тянула шею вперёд.

Мальчишки на других тачанках старались не дать Буланому хода. Теснили с боков, преграждали путь.

Буланый вначале бежал третьим. Бок о бок с ним звякал подковами гривастый белый конь. Он был взмылен. Ему удалось обойти Васину тачанку.

Сенька нервничал, кричал на Буланого. А в это время ураганом пронеслась ещё одна тачанка, за ней другая…

— Всё! Нам крышка! — чуть не плакал Сенька.

— А помнишь, как мы с дедушкой до Сормовки добирались? — сказал Вася. — Прямо по полю…

— Что ж ты прежде молчал! Не обязательно дорогой ехать! Через степь прямее, и никто не толкается…

Сенька повернул Буланого влево. Там, у самой дороги, глубокий ров. Тачанка заскрипела колёсами, накренилась набок. Васю даже подкинуло на сиденье. Сенька вовремя успел ухватить Васю за шиворот, а то бы лежать ему в канаве!

И вот они уже на просторе. Впереди — никого. Ровная и голая, как стол, степь. Буланый припустился во всю прыть. Теперь тачанку не нагнать!

Вася обернулся. Остальные повозки далеко позади. Пионеры что-то кричат — не разберёшь. Должно быть, хотят узнать, почему они свернули с дороги. Что ж, пусть соображают!

Две тачанки отделились от общей колонны и, перемахнув через придорожную канаву, неслись вдогонку. Не страшно! Слишком долго думали и топтались на месте. Теперь сколько ни гикай, ни стегай коней — вперёд не вырваться.

Буланый всё убыстрял бег. Пересекли степь. Впереди, за речкой, возвышался древний курган. На отлогом склоне — Сормовка…

Перед крыльцом сельского Совета Сенька остановил Буланого, спрыгнул с повозки, быстро взбежал по ступенькам.

В кабинете за дубовым столом рядом с председателем сельсовета он увидел своего отца. От неожиданности Сенька оторопел. Они перебирали какие-то бумажки. Отец одет был в ту же солдатскую гимнастёрку с медалями, что и в прошлый раз, когда пионеры сидели с ним у костра в степи.

Запыхавшийся Сенька со всего разбега — к нему:

— Где пакет на имя генерала Чапаева? Давай скорее!

Отец отвёл глаза от бумажек, бросил на сына строгий взгляд:

— Воспитанные люди не орут и, войдя в дом, ноги вытирают. Видишь — половик у порога… Приехал на тачанке, а порядка не знаешь. — И обратился к председателю сельсовета: — Как думаешь, Михалыч, можно такому пакет доверить?

— Думаю, что нельзя, — сухо ответил тот.

— Как же это, — пролепетал Сенька, — зря, выходит, коня гнал? Вот-вот другие прискачут…

— Им и отдадим.

— А родного сына побоку?

— Правила игры для всех равны…

Вася стоял на крыльце и всё слышал. Он быстро заправил рубаху в штаны, надвинул дедушкину папаху на лоб. Вбежал в кабинет, отдал честь:

— Здравия желаю, товарищ Морозов! Адъютант-чапаевец Василий Климов прибыл за секретным пакетом…

— Ну вот, это другое дело, — улыбнулся товарищ Морозов и покосился на сына: — Поучись у своего товарища!

Он выдвинул ящик стола и вынул что-то длинное и узкое, завёрнутое в бумагу и перевязанное шнурком.

— Получай, адъютант Климов! — протянул Васе свёрток и шлёпнул ладонью по столу.

Ребята спустились с крыльца. Уши, щёки и нос-редиска у Сеньки красные. На лбу капельки пота. Можно подумать, что он только что из бани.

Расстроенный Сенька отчаянно щёлкнул кнутом, и Буланый тронулся с места карьером. Слышно было, как на соседней улице дребезжат тачанки, кричат, погоняя коней, мальчишки. Они ещё не знают, что в сельсовете больше нет секретного пакета…

Генерал Чапаев дождался, когда возвратились остальные тачанки, и только потом назвал имена победителей. Солнечные трубы оркестра грянули радостный марш. Народ у дороги загомонил, захлопал в ладоши. На какой-то миг Вася увидел в толпе по-чапаевски подкрученные усы дедушки Анисима.

Генерал Александр Васильевич Чапаев со свёртком в руках подошёл к тачанке, впереди которой по стойке «смирно» стояли Сенька и Вася.

— Подарок один, а победителей двое. Кому вручать?

И тут Сенька подался вперёд:

— Отдайте Васе, товарищ Чапаев. Это всё он…

— Ну что ж, Васе так Васе! Мал, да удал! — согласился генерал. — Возьми, победитель, и разверни. Пусть все увидят почётную награду!

Вася развернул свёрток и ахнул: сверкнула сабля!

Маленькая сабля была отлита из настоящей стали и вложена в настоящие ножны. Блеск металла слепил глаза, и Вася не заметил букв на сабле.

И тогда генерал по-отечески потрепал малыша за вихор и, взглянув на подарок, громко прочитал слова, которые были когда-то выбиты на чапаевской шашке, а теперь — на Васиной награде:

«Без дела не вынимай, без славы не вкладывай!»

ПРО НАШУ НАТАШУ

Повесть в рассказах

ДОМ, В КОТОРОМ ЖИВУТ НАТАШИ

В нашем большом доме живут тринадцать Наташ. К вечеру они высыпают из всех подъездов во двор. Шумят, бегают, роются в песке. Попробуй угадай, где какая Наташа играет! Позовёшь одну, а откликаются сразу тринадцать. Прямо беда с этими Наташами! Они даже друг друга путают; думают, что рядом варит суп из песка одна Наташа, а потом оказывается, что это совсем другая. Суп один и тот же, а Наташи разные.

О каждой из тринадцати можно сочинить толстую-претолстую книжку с весёлыми картинками. Но одному человеку с такой книжкой не справиться — бумаги не хватит. Пусть другие напишут об остальных Наташах. А я расскажу лишь об одной, о той, с которой у нас давнишняя дружба. Я знаю все её секреты, все её игрушки, все её капризы и поэтому могу писать о ней сколько угодно, безо всякой выдумки.

Какая она, моя Наташа? Большая или маленькая? Сам не пойму.

Когда Наташа разговаривает с малышками-ползунками, то совсем-совсем взрослая. Зато рядом со школьницами в белых фартучках и с пузатыми портфелями она маленькая. Даже тогда, когда встаёт на цыпочки. Вот и выходит, что в один и тот же день Наташа бывает и большой и маленькой.

— Сколько тебе лет, Наташа? — спрашивают её.

— Столько, сколько папе с мамой, и ещё вот столечко. — Она широко разводит руками.

Говоря о своих годах, Наташа могла бы назвать любую большую цифру — и пятьдесят, и сто, и даже тысячу.

Но вот беда — дальше десяти она считать не научилась.

Потому-то никто из знакомых людей точно не знает, сколько ей лет.

Наташа всё умеет делать сама: строить дом из песка и дрессировать жуков для цирка, собирать поганки в лесу и превращать лягушку в царевну, разговаривать с солнцем и читать книжки шиворот-навыворот, «кверх ногами»…

За один день у неё сто перемен, сто самых неожиданных перевоплощений.

То назовёт себя мамой и заставит отца родного чистить щёткой ботинки, потому что, как уверяет она, «с таким грязнулей неудобно по улице ходить».

То вдруг начнёт говорить папиным баском: «Не мешайте мне. Я работаю…»

То превратится в бабушку и, сгорбившись, будет шаркать туфлями по полу и жаловаться: «Разбросают книжки где попало, а ты собирай. Уеду вот от вас…»

Вечером новая неожиданность! Оказывается, Наташа — это вовсе и не Наташа. И не мама. И не папа. И не бабушка. А самый настоящий пёс Тузик, что живёт в соседнем подъезде. Она ёрзает на корточках и громко тявкает на всех встречных.

Родителям нет никакого спасения от её диких наскоков и дикого рычания. Они испуганно жмутся в угол и ждут не дождутся, когда Наташа из злого пса снова превратится в Наташу или же, на худой конец, в доктора Айболита. Тогда она станет лечить отца, мать и бабушку витамином С — от собачьих укусов.

Меняется Наташа не только каждый день, но ещё зимой и летом, осенью и весной. Каждое время года переодевает Наташу на свой вкус.

Зимой у неё из-под пушистой шапочки торчат две кисточки с голубыми бантами.

Летом обе косички Наташа оставляет в парикмахерской — взрослые говорят, что в жару от длинных волос ещё жарче делается. Тёплую шапочку и бант прячет в шкаф. Другой бант подвязывает на самую макушку, где ещё остались волосы. Бант всё лето сидит на макушке и машет, как бабочка, крыльями, когда Наташа прыгает с верёвочкой-скакалочкой.

Нравятся Наташе тёплые дни ещё и потому, что можно бегать по улице в самых нарядных платьях и даже вовсе без платья. В одних трусиках.

Во все времена года не меняются у Наташи только глаза. Зимой и летом они одним цветом — чёрные и бойкие, как два живчика. Смотрят эти живчики на солнечный мир широко, с любопытством и много видят вокруг. Они замечают и то, как из маленького бутончика потихонечку-полегонечку пробивается на вольную волю алый цветок; и как вытягивает железную шею кран-жираф, перетаскивая с места на место тяжёлые шоколадины плит; и как нарядная, словно гриб мухомор, божья коровка прячет своё нижнее платье — из-под красного панциря видны лишь прозрачные кончики; и каким красивым — голубым или зелёным — становится весь мир, когда смотришь на него через разноцветные стёклышки…